Ранчо смерти [= Двойник мертвеца] - Ричард Пратер

Девушки только посмотрели на меня. Признаю, я был несколько возбужден, но ведь досталось мне перед этим изрядно, и нервы у меня были на взводе. Дробь становилась все громче. Я произнес обессиленно:

— Ну, что ж. Если вы предпочитаете, чтобы было так…

— Это люди с ранчо! — взвизгнула Делиз.

Ну, наконец-то! Слава Богу, что во главе страны у нас стоят не женщины. Справедливости ради, однако, следует сказать, что, когда до них все дошло, тут уж они задвигались. Эйприл и Делиз будто ветром сдуло, и они бросились к озеру. Чу-Чу быстро закрыла лицо руками. Странная она была девушка, эта Чу-Чу. Зия забралась в воду и уселась на корточки, видимо позабыв, что глубина в этом месте не превышает шести дюймов.

Итак, как и следовало ожидать, всех их застали на самом виду. Стук копыт, облаком поднявшаяся пыль, фырканье лошадей. Но фыркали не только лошади, но и некоторые всадники. Мне почудилось, что я слышал даже женское фырканье. Как оказалось, среди толпы мужчин были и три амазонки, включая, к моему ужасу, и старушенцию, которая по моей вине упала в обморок.

Все стихло. Стала оседать пыль.

Тишина нарушалась лишь всплеском воды. Это мои четыре глупые телки галопом понеслись в воду. Если бы они послушались меня раньше… — подумал я. — Женщины. Да кому они вообще нужны? Особенно в такие минуты?

Казалось, прошла целая вечность. Но вот, наконец, красотки оказались по шею в воде. Я почувствовал сильное искушение добраться до них и утопить, а может, и самому утопиться. Но я все-таки сумел подавить искушение. Да, в щекотливом я очутился положении.

Итак, я повернулся к этому сборищу граждан, окатил их ледяным взглядом и сказал:

— Да, могли бы и пораньше подоспеть.

Старушенция, на ней были те же брюки для верховой езды персикового цвета, а на лице застыло то же выражение, что и в прошлый раз, взирала на меня с ужасом и омерзением, потом фыркнула. С таким-то носом это у нее фирменно получалось.

— Да, — фыркнула она, — мне бы никогда…

— Мэм, — вежливо начал я, — я бы тоже никогда…

Но тут поднялся такой гомон, что мои слова потонули в шуме. В основном, как мне кажется, это были вопросы. В толпе я заметил Расса и Эда Флинча и махнул Флинчу рукой. Когда возбуждение немного улеглось, я объяснил им, что произошло, упомянув про Фармера, Тея Грина и выстрелы. Флинч подтвердил мой рассказ.

Вскоре всем все стало ясно, кроме старушенции с длинным рубильником.

— Вы спрятались? — спросила она. — Где вы спрятались?

Я рассказал им, что мы все пятеро спрятались, но не сказал где. И будь я проклят, если собрался это сделать. Особенно теперь и этой бабке.

— Какая разница где? — воскликнул я, обращаясь к ней. — Мы спрятались. Разве этого недостаточно? Может, мы спрятались под водой и дышали через трубки, как в кинокартинах.

— Какие трубки? Я не вижу никаких трубок? Где эти трубки?

Да, достала меня эта бабка. Вынь ей да положь эти трубки.

— О'кей, — произнес я, разозлившись. — Значит, в воде мы не прятались. Джентльмены…

Она фыркнула.

— У него ружье. Я бы не удивилась, если…

— Джентльмены, я полагаю, момент наибольшей опасности миновал. То есть, если эти бандиты… то есть, если преступники бежали, скрылись с места преступления, а это вполне можно предположить… Так вот… — я продолжал нести эту ахинею как настоящий идиот, но все же сумел донести до отряда главную мысль о том, что я сам отвезу дам на ранчо, хотя конный эскорт, разумеется, будет весьма кстати, ведь не исключено неожиданное появление преступников.

Именно так мы и поступили, хотя сделать это было не так просто. Всем пришлось отъехать в пустыню, отвернуться и не смотреть в нашу сторону. Я подогнал кадиллак так близко к воде, как только мог, и девушки попрыгали на заднее сиденье и завернулись в одеяла, которые там оказались.

Потом мы в сопровождении всех наших отважных всадников отправились через пустыню домой.

После того, как я принес девушкам достаточно одежды, так что они смогли добраться до своих номеров, не заставляя пожилых обитателей ранчо падать в обморок, я осмотрел местность, проконсультировался с Рассом и пришел к заключению, что на ранчо не осталось никого из бандитов. Исчезли не только Грин и Фармер, что было вполне понятно, но «Солнце и полынь» покинули даже мелкие мошенники, такие, например, как картежные шулера. Исчезли они навсегда или только на время, я не знал, но этим вопросом я решил заняться позже, а сейчас у меня было другое дело. Поэтому я купил бутылку бурбона и пошел прямиком в свой номер.

Смешав виски с содовой, я уселся на краю своей постели, неторопливо отпивая из стакана. Постепенно я заставил себя не думать о последних событиях и начал размышлять о Жюле Гарбене. Я вновь вспомнил то внезапное озарение, которое на меня снизошло в душе.

В тот момент мне все было ясно. Но теперь я уже не был так уверен и убежден в своей правоте. Возможно, это объяснялось теми неожиданными и драматическими событиями, которые за этим последовали. Я допил свой виски, продолжая размышлять. Потом я лег на спину, подложив руки под голову, которая еще здорово болела, и все думал, думал.

Элементарная логика подсказывала: либо Саймон Эверетт не был Жюлем Гарбеном, либо Жюль Гарбен не был мертв. Мне было очень хорошо известно, что Жюль Гарбен был мертв, а следовательно выходило, что Эверетт был… ну да, возможно он был просто Саймоном Эвереттом, гробовщиком.

Но память на лица у меня феноменальная. Разумеется, иногда встречаются случаи потрясающего, удивительного сходства. Такое случается, но крайне редко.

Итак, возможно, Эверетт — близнец Гарбена. Но и тогда я отказываюсь верить в подобное сходство. Можно найти человека, который выглядит почти так, как другой человек, — сходные черты, тот же рост и сложение. Но совершенно точный портрет другого? Лицо, которое я видел вчера вечером, навеки выжжено в моей памяти. Только седые волосы и черные усики выпадали из этого портрета. Но их легко было наклеить и снять. Эверетт был вылитый Жюль Гарбен, даже голос у них был одинаковый. Это и был Жюль.

Но ведь я видел, как Гарбен покончил с собой. Мне не рассказывали об этом, и я не читал об этом в газетах, хотя в газетах было полно отчетов о происшедшем. Я сам присутствовал при этом.

Разумеется, возможно, я слишком часто получал по голове, а может быть, я вообще сумасшедший.

— Ладно, — сказал я себе, — пусть я сумасшедший, пусть. Но на одну минуту представим себе, что Гарбен жив и находится здесь, на ранчо. Это, безусловно, может объяснить множество вещей: убийство Джинни, попытки убить меня, даже приказ расправиться с Эйприл, которая как-то раз проводила время вместе с Хэлом и Жюлем. Эйприл, которая в Голливуде делила номер с Джинни и знала, что в ту субботнюю ночь Джинни ушла вместе с Хэлом…

Внезапно я вскочил — мысли, как сумасшедшие, теснились в моей голове. Если Жюль был жив, можно было объяснить не только загадки, которые меня мучали, но даже такие вещи, о которых у меня прежде не хватало ума задуматься до самого сегодняшнего дня. Все более возбуждаясь, я стал нетерпеливо мерить шагами пол своего номера. Внутри нарастало знакомое напряжение. Черт побери, вот было бы здорово, если бы Жюль в самом деле оказался жив. И это мысленно вновь вернуло меня к той минуте, когда я видел, как Жюль Гарбен выбрасывается из окна «Голливудской короны». Я налил себе еще виски и, продолжая расхаживать по номеру, вновь стал прокручивать в уме каждую секунду того вечера, с момента, как мы вышли из ворот тюрьмы и до того, как вошли в спальню Жюля в отеле. Я видел, как Жюль разбивает стекло, выбрасывает руки над головой и кричит… Я видел, как его тело стремительно несется вниз и ударяется о тротуар… а я бегу на Голливудский бульвар…

И опять я вспомнил Хэла, сидящего в вестибюле отеля и улыбающегося своей особой улыбкой.

Я перестал шагать по комнате и застыл. В ушах у меня звучала фраза Хэла: «…или резинка заставляет паяца дергаться?»

А потом вдруг из глубин памяти выплыла другая любопытная мысль. Где-то я читал, что в некоторых областях Африки, где туземцы никогда не видели ружья, увидев, как охотник целится и стреляет в какое-нибудь животное, а оно падает, уверены, что животное падает от звука выстрела — ведь о пулях они ничего не знают. Они считают, что дичь убивает гром выстрела.

Я повернулся и подошел к телефону, повторяя как заклинание: «Резинка заставляет паяца дергаться, а гром выстрела убивает дичь».

Я заказал телефонный разговор с Лос-Анджелесом, попросив соединить меня с полицейским управлением, отделом по расследованию убийств и продолжал бегать по номеру, волоча за собой длинный шнур. Когда мне дали управление, я попросил соединить меня с капитаном Филом Сэмсоном. Было воскресенье, но Фил оказался в своем офисе.

Я услышал в трубке его недовольный голос. Он, должно быть, пожевывал во рту черную сигару, и его массивная челюсть ходила вверх-вниз, как у аллигатора, размалывавшего кости своей жертве. Дело было не только в том, что в тот вечер Сэм тоже присутствовал в «Голливудской короне», он, кроме всего прочего, был моим самым близким другом в Лос-Анджелесе, чрезвычайно способным полицейским офицером и вообще настоящим мужиком. Я не стал сразу говорить ему о цели своего звонка, а постарался постепенно подвести его к этому разговору.